Недостатки утопий 19 в.
Леся Украинка
Итак, все утописты XIX в. приводят свое воображаемое человечество к тупику, изображенному не такими мрачными красками, как у Свифта, но в сущности не менее страшному по своей безнадежности. Это произошло, вероятно, потому, что соц[иалистический] идеал, изображенный ими, казался им таким далеким, настолько трудно достижимым, что они готовы были даже принять его за конечный идеал человечества, за предел человеческой эволюции. Такое отношение было чаще всего бессознательным (ведь Беллами старается убедить нас, что для постройки его всемирной казармы достаточно одного столетия), но оно давало Grundfon их утопиям и делало их бессознательно пессимистическими, даже более печальными, чем сознательно пессимистическая утопия Сувестра. Утопия Сувестра предостерегала от ложного, осуждаемого автором пути, а утопии Беллами и Морриса заставляли бояться того пути, который авторы считали правильным и желательным, получалась какая-то трагикомическая безвыходность положения.
<Замечательно, что у родоначальника беллетристической утопии Т[омаса] М[ора] этой безвыходности нет. Его утопийцы живут активной жизнью, они борются с соседями, ведут международную политику, работают над улучшением собственного быта и строя, и, главное, видят перед собой перспективу бесконечного совершенствования. Мы почти ничего не знаем, путем какой эволюции дошли они до своего строя, но мы легко можем себе представить их дальнейшую эволюцию: им надо еще окончательно уничтожить рабство, преобразовать семейные нравы, упорядочить положение преступников и т. д. до бесконечности.
Они сами мало заражены самохвальством, столь свойственным ходячей добродетели, они даже допускают, что в том старом мире, из которого прибыл к ним мореходец Гитлодей, есть кое-что и хорошее, что стоило бы, пожалуй, позаимствовать (напр[имер] классическая литература и христианство). Характерна в этом отношении молитва утопийцев Верховному божеству: если есть государственный строй или религия лучшие и более угодные богу, пусть бог укажет это им, молящимся: они готовы следовать, куда бы он их не повел. Они предпочитают мучительнейшее страдание, если оно необходимо для общения с божеством, чем счастливое, но пошлое («лишенное присутствия бога») существование.
Хотя Т[омас] Мор говорит, что он «больше желает, чем ожидает» осуществления в наших государствах утопийского строя, ко его создание проникнуто животворящей верой, заражающей нас, несмотря на всю наивность ее внешнего выражения. Быть может, благодаря ограниченности в пространстве, его идеал казался ближе во времени и если основы его казались Т[омасу] М[ору] «вечными, насколько может предсказать человек», то видоизменению форм, наростающих на этих основах, Т[омас] М[ор] не видел конца и в этом глубокий оптимизм его книги.
Насколько характерна вышеприведенная молитва для утопийцев, настолько> характерен ответ одного будущего человека герою В[ильяма] М[орриса] на вопрос: Как вы представляете себе ваше будущее? не знаю, отвечал этот легкомысленно-отчаянный человек… да, пожалуй, ему и нечего было больше ответить. Но такой ответ уже не удовлетворяет утописта начала XX в.